Двенадцать цезарей - Страница 50

Несмотря на опасения Нерона, его въезд в Рим после смерти Агриппины был принят с восторгом. Для внимательного наблюдателя было очевидно, что это чувство не было ни всеобщим, ни глубоким. Светоний описывает спокойную реакцию на распространившиеся в городе пасквили. Преобладали настенные надписи, прямо обвиняющие императора в убийстве матери. Самое знаменитое событие в период принципата Нерона произошло в 64 году, оно продемонстрировало глубину двойственного отношения к императору спустя десять лет после его восшествия на престол.

Теплой лунной ночью в Риме разразился пожар. Он начался в кое-как сколоченных лавках и закусочных рядом с ипподромом Большого цирка. Нерона в городе не было, он находился в приморском курорте Анции за тридцать пять миль, но поспешил обратно и успел или прочитать стихи о падении Трои, или посмотреть, как борются с огнем (категорически исключается лишь игра на кифаре). Его усилия, включавшие разрушение нескольких больших зернохранилищ, стоявших на пути огня, чтобы препятствовать его распространению, оказались безрезультатными. Вероятно, ветер разносил огонь, который в конце концов уничтожил десять из четырнадцати городских районов. В дыму и кружащейся копоти разлетались слухи. Находились люди, открыто кидавшие в дома горящие факелы, чтобы распространить пожар. Не исключено, что это делалось для прикрытия мародерства. Однако не исключено, что они действовали по приказу свыше. Виновным считали Нерона. Такое отношение вряд ли было вызвано народной любовью. «И вот Нерон, чтобы побороть слухи, приискал виноватых и предал изощреннейшим казням тех, кто своими мерзостями навлек на себя всеобщую ненависть и кого толпа называла христианами», — объясняет Тацит. В данных обстоятельствах это был разумный отвлекающий маневр со стороны императора. Бедствия подобного масштаба традиционно считались зловещим и грозным доказательством гнева небесных сил. Когда остыли последние тлеющие угольки, Нерон излил молитвы Вулкану, Церере, Прозерпине и Юноне, а затем казнил христианских узников. Он скармливал их, одетых в звериные шкуры, диким животным. Христиан распинали на крестах или сжигали живьем. Это было действо, целиком рассчитанное на публику. Тем не менее слухи множились.

Расширяя пределы своего увлечения эффектными внешними формами, Нерон воспользовался уничтожением большей части Рима, чтобы реализовать программу перестройки города, которая предусматривала не только будущее недопущение подобных пожаров, но и в большей степени — визуальное восприятие. В городском пейзаже доминировал великолепный императорский дворец — Domus Aurea, или Золотой дом. Он простирался на недавно освобожденной, а также конфискованной территории от Эсквилинского холма на северо-западе через Оппиев, Целиев и Палатинский холмы до Большого цирка в юго-западной части Рима. По словам Тацита, «Нерон построил себе дворец, вызывавший всеобщее изумление лугами, прудами, разбросанными, словно в сельском уединении, тут лесами, там пустошами, с которых открывались далекие виды». Светоний описывает «пруд, подобный морю». Потрясающие размеры Золотого дома подчеркивались статуей самого Нерона, воздвигнутой в вестибюле нового дворца, — гигантское золотое подобие императора, поднимавшееся к римскому небу на тридцать шесть с половиной метров. В самом дворце залы были декорированы золотом, стены инкрустированы жемчугами и драгоценными камнями. Безразличный к гибели множества римлян, Нерон объявил, что теперь наконец он будет жить по-человечески. Марциал писал о дворце как о «надменном парке, лишившем бедных своих жилищ». Издевательские излишества Золотого дома (хотя в будущем он будет предметом гордости для римлян) лишило Нерона хорошего мнения о нем, завоеванного разумной перестройкой Рима.

Все это могло сыграть свою роль, когда на следующий год все классы римского общества поддержали неудачный заговор против Нерона. Хотя источники расходятся во мнениях относительно личности мятежников, к заговору Пизона (главой которого, вероятно, мог быть Гай Кальпурний Пизон, внук Пизона, обвинявшегося в отравлении Германика) примкнули сенаторы, выдающиеся мыслители и солдаты преторианской гвардии (Дион Кассий упоминает Фения Руфа и Сенеку). Заговор, не отличающийся строгостью конспирации, по неосторожности выдал человек, который должен был нанести первый удар: Флавий Сцевин.

В своих ответных действиях Нерон игнорировал давние поучения Сенеки о том, что «жестокий и неумолимый гнев не приличествует царям», исчезла та умеренность, с которой он сносил настенные надписи и стихи. Он прибег к пыткам, чтобы выявить и уничтожить как можно больше заговорщиков. Тем самым он узнал неприятную для себя правду. Военный трибун Субрий Флав откровенно объяснил, почему он присоединился к мятежникам: «Я возненавидел тебя. Не было воина, превосходившего меня в преданности тебе, пока ты был достоин любви. Я любил тебя, надеясь, что ты станешь хорошим императором, я возненавидел тебя, потому что ты сделал то-то и то-то. Я не могу быть рабом возничего или кифареда». Пизон же совершил самоубийство. Со смертью Фения Руфа в командовании преторианской гвардией появилась вакансия, которую занял стремящийся завоевать расположение императора Нимфидий Сабин. В конечном счете он оказал Нерону плохую услугу. Тем временем от лица принцепса Тигеллин нацелился на устранение будущих разногласий. Решено было принести в жертву сенаторов — иногда деспотически, но неизменно жестко. По слухам, причиной тому была алчность: Нерону нужны были деньги. Причиной опустошения императорской казны были отнюдь не общественные строительные работы. Разорением Рима грозила мечта о собственном величии — строительство Золотого дома.